В 1844 году, стремясь уйти от суеты и найти тишину для творчества, Феликс Мендельсон уехал в уютный немецкий курорт Бад-Зоден. Уставший от гастролей, приёмов и светской суеты, он с восторгом писал: «Жизнь без фортепиано, без визиток, без карет и лошадей — зато с осликами, полевыми цветами, нотами, рисунками, Сесиль и детьми — оказывает на меня двойное целительное действие». Именно в этой атмосфере покоя и гармонии родился его Концерт для скрипки с оркестром — произведение, ставшее одним из самых любимых и часто исполняемых в мировом скрипичном репертуаре. Совсем иная судьба выпала на долю Антона Брукнера. Его симфонии, грандиозные по масштабу и новаторские по языку, при жизни композитора встречали непонимание, а то и откровенную враждебность. Современникам казалось, что его музыка — ни классическая, ни романтическая — слишком сложна, слишком длинна (часто превышала час!), слишком смела в своих находках. Иоганнес Брамс даже с пренебрежением называл их «удавами». Многие считали сочинения Брукнера неисполнимыми — и часто играли в сокращённых, «исправленных» редакциях. Но даже в этом окружении недоброжелательности Брукнер не терял веры в своё призвание. Его поддержал Рихард Вагнер — гений, чьё мнение имело огромный вес: «Я знаю только одного, кто достоин стоять рядом с Бетховеном, — это Брукнер», — заявил он. Эти слова стали для композитора не просто похвалой — а духовной опорой, вдохновением и оправданием его творческого пути.